Разверстое небо багровело от огненных всполохов. Далёкие звёзды Вечной Пустоты, уходившие вереницей во все уголки Эа, взволнованно мерцали, дрожа внутри тьмы. Огромные земные пласты, равные островам, уходили прочь, сдвигаясь, разрывая сами себя. Земля рушилась вниз, падая в сердце планеты, рассыпалась, обречённо погибая. Дрожали скалы, плавились камни. И всё то, что успели сотворить светящиеся руки Высших, умирало, пропадая безвозвратно.
Вспышка белого света озарила тьму, прочерчивая ослепительный порез через весь небосклон. Мрак всколыхнулся, загудел, исторгая из себя яростные звуки, сокрушающие всё новые земли, повергая их в выплёскивающиеся из берегов огненные реки. Жидкое пламя оставляло ожоги, растекаясь язвой, кислотой и ядом. А Мрак, собрав в дымящихся руках куски обожжённой, изуродованной земли, бросил их прочь от себя, направляя удар в источник Света. Но Свет взмыл выше, подобный огромному белому орлу, ослепительно яркому и оттого невыносимому для Мрака. Белые ветры, соткавшись из надрывного дыхания Арды, собрались вокруг него, впитываясь в крылья, и тот рванул вперёд, рассекая черноту сияющими перьями. Тьма загудела вторично, и ударила: непроглядной душной стеной, сплетённой из ненависти и злобы, она набросилась на рвущуюся к тёмной сердцевине птицу, и, схватив белые крылья у их оснований, впилась когтями в плечи. Орёл вздрогнул и закричал. И пронзительный голос его заставил всех духов обомлеть от ужаса. Подняв птицу выше, Мрак с размаху бросил её от себя, направляя в скалы, ощетинившиеся остроконечными пиками.
Но не было на то воли Илуватара, чтобы погиб, угас источник молний. Белые крылья безвольно опали вниз, перемазанные гарью, опалённые яростными прикосновениями. Лишь вздрогнули, отодвигаясь назад, не способные поднять самих себя с поверхности тёмных скал. Манвэ упёрся руками в камни, с трудом приподнимаясь после сильного удара. Длинные белые волосы ниспадали бессильным дождём по скалам, а с крыльев опадали перья. В плечах его, куда впилась пальцами-иглами Тьма, виднелись чернеющие раны, из которых капал, стекая слезами, свет. Никого не осталось рядом с ним в ту минуту. Великой мощью своей Мелькор охватил почти весь мир, и, обернув её во Тьму, сам воплотившись ею, одерживал победу за победой, изгоняя прочь некогда братьев и сестёр своих. Тёмной воле его соблазнялись и малые духи, и поднимали руки на Валар, принимая сторону Врага.
Манвэ поднял голову к небесам. Их труд, разрушенный, испепелённый, низвергался в жерло стонущей от боли земли, и отсюда он видел падение Светильников, уничтоженных его братом. Рассечённый на части Иллуин распадался, теряя Истинный свет, зажегшейся по благословению Сулимо. И чувствовал Владыка ветров, что вместе с ним, вместе со страданиями Творения, меркнет что-то внутри него самого.
Скалы расступились позади него и чьи-то руки заботливо подхватили со спины, помогая подняться с камней. Манвэ обернулся: в его белые глаза заглядывали алые очи Ауле.
- Что нам делать, Владыка? – взволнованно спросил Кователь, не размыкая рта, и в сполохах, пляшущих на его лице, Манвэ видел огни погибающих Светильников. – Враг слишком силён.
- Мы должны отступить, - тяжко ответил Сулимо, отворачиваясь от Тьмы, тянущейся из недр земли к источнику молний. – Ради Арды. Гнев Мелькора не утихнет, доколе он не ощутит превосходства над нами…

- Манвэ, - слышится бесстрастный голос Мандоса.
В этот день Владыка Судеб должен открыть свои замки, отворить камеры и выпустить из тьмы закованного в цепи Мятежника. Сулимо не мог не ждать этого дня, но ожидал без радости.

- Ну что, братец, - Мелькор подчёркивает последнее слово и криво усмехается, - неужто поднимешь на меня свою руку?
Его чёрные одежды расползаются тьмой, сливаясь с огненным мраком Утумно, силящимся поглотить в себе бело-пламенный образ Владыки ветров. Долгие годы Войны стихий ослабили его, вымотали, заставляя тратить великое могущество и мудрость на злобу и ненависть. Манвэ видит, как ещё сияют тусклыми огнями его глаза сквозь упавшие на лицо длинные чёрные волосы. Мелькор воплотился в Арде раньше них всех и давно носил плоть, похожую на Детей Илуватара. И всё же, сквозь все искажения, Сулимо зрел перед собой брата, - наконец видел, изничтожив его гарнизоны и приспешников, развеяв тьму и стены подземного убежища.
Крепко сжимая в руке горящий белым огнём меч, Манвэ промолчал, пытаясь уловить тот малый свет, который изначально полыхал в груди его брата, коим сам он восхищался когда-то и тянулся всем существом. На мгновение взгляд Тёмного дрогнул, словно удивлённо, будто взволнованно, но, уперевшись на огромный молот, Мелькор опустил голову, пряча глаза от Сулимо, вновь не давая ему проникнуть в Сердце Тьмы.
- Не он, - пронзительно громыхнул смеющийся голос, и Мелькор, вздрогнув, обернулся.
Сотканный из золота, пронзительных отблесков, радостный и бесконечно уверенный, Тулкас посмеивался над Могущественнейшим в Эа, словно тот был всего лишь майа, заигравшимся в Тёмного Валу.
Великан размахнулся и ударил, и огромная его секира впилась сияющим лезвием в истекающий мраком щит…

Манвэ открыл глаза, медленно поднимая склонённую в задумчивости голову. В его плечах больше не было ран, его меч уже не чернел растекающейся кровью убитых им порождений Мелькора. Он был другим теперь. И всё же, как лучше всех он помнил Музыку Айнур и спетые Песни, так помнил он и всё прочее, что запечатлелось в судьбах Эа.
Король Валар распрямился, кладя руки ровно по подлокотникам белого престола, и молча кивнул Владыке судеб. Пространство вздрогнуло и Круг ожил, наполняясь вновь собравшимися Валар. Манвэ молчаливо наблюдал, как в воздухе вырисовываются облики его братьев и сестёр. Кажется, никто не был спокоен, и каждый ожидал чего-то. Каждому из Валар Мелькор сумел причинить особенную боль, ударив в самую суть. И всё же каждый из них мог отстраниться от Мятежного брата, не будучи переплетёнными узами столь тесными, что соединяли два всполоха одного пламени. Манвэ смотрел в их лица и одновременно не видел. Незримые узы накалились, натянулись до предела, и вновь Владыке ветров казалось, что, отчаянно звенящие, они разорвутся навсегда или уничтожат обоих.
Двери в тронный зал Ильмарина отворились, принося с собой леденящий лязг цепей и глухой отзвук тяжёлой поступи. Тьма стелилась изворачивающимися тенями по белым поверхностям дворца, будто истерзанные змеи, измученные, но ещё пытающиеся поднять свои злобные головы, ещё пытающиеся ужалить. Колыхались, длинные одежды Чёрного Валы, обречённо свисали длинные чёрные волосы вдоль опущенного к ногам лица. Мелькор медленно волочил ноги, пряча взгляд от яркого света, исходящего от всего внутри Круга Судеб. Каждая часть его тела, каждая клетка Могущественнейшего в Эа стонала, ныла от боли, умоляя прекратить обрушившуюся на них пытку. За годы пребывания в Утумну, за века заточения в узах Мандоса, он отвык от белых ликов братьев своих и сестёр, и, особенно, от источника молний в груди младшего брата, к которому приближался с каждым новым шагом.
Его остановили в центре Круга, и Чёрный Вала замер, тяжело дыша, сгорбив плечи и спину. Цепи на его руках, свисавшие гигантскими сегментами, беспощадно тянули вниз, и Мелькор боролся с яростным желанием пасть на колени и закрыть голову руками, только бы не видеть ослепительного блеска, и не мучиться в нарастающей агонии под его лучами, неспособный умереть и освободиться.
Манвэ смотрел на брата с высоты престола, и, незаметно для себя, вновь впился пальцами в подлокотники. Вновь казалось, что раскрылись старые раны, перебивая дыхание, не давая вздохнуть полной грудью. Непреодолимые связи между источающим тьму Мятежником и его Королём протянулись от центра Круга к каждой стене и самому дальнему углу; наполняя собой дворец, перечёркивая сущее – пропадая в глубинах Пустоты за Чертогами Безвременья.