Над головой ваньяр мелькали мотыльки. Мелкие, голубовато-фиолетовые, полупрозрачные иллюзии, творение одного из беседовавших, они витали вокруг камней украшений, бликов венцов и золотистых прядей, словно ожившие смешинки. Почти такие же сейчас порхали внутри у Лаурэнэлле, заставляя иногда, от избытка чувств, не проговаривать, а пропевать в разговоре слово, а то и целую фразу. Смутные предчувствия не томили ванья может быть потому, что несколько последних событий он пропустил, а может... может просто так хотелось радости и смеха, пения звонких струн и... праздника, - вот оно! Просто хотелось радости так, что на смутные предчувствия внимания обращать не получалось. Разговор, совершенно невинный, журчал почти как ручей, только иногда, от избытка чувств, приходилось поднести к губами ладони, стирая слишком широкую, мешающую петь и говорить улыбку. До сих пор это не сильно мешало, но теперь Лаурэнэлле собирался спросить, а спрашивать и смеяться одновременно неудобно, как неудобно и оглядываться в толпе, если рост твой совсем не так велик, чтобы смотреть поверх голов. А если не смотреть, то и не узнаешь:
- Сегодня здесь все будут? - он касается плеча нольдо мимолетно и легко, почти как зачарованный мотылек, но успевает ощутить плетение и "тепло" ткани. Реплика немного выбивается из прочей беседы, но ванья этого не замечает: непочтительный мотылек садится ему прямо на кончик носа и несколько мгновений Лаурэнэлле не смотрит на собеседников, занятый тем, чтобы пересадить иллюзию на собственный палец, словно на насест.
- В прошлом и позапрошлом году было не так шумно...
"Не так весело" не звучит, но подразумевается и остается висеть в воздухе. О повелительном приглашении части гостей Лаурэнэлле явно не знает - среди близких ссыльного нольдо у него друзей нет.